Всю войну, под завязку я все к дому тянулся,
И хотя горячился, воевал делово,
Ну, а он торопился, как-то раз не пригнулся,
И в войне взад-вперед обернулся за два года всего ничего.

Не слыхать его пульса с сорок третьей весны,
Ну, а я окунулся в довоенные сны.
И гляжу я, дурея, и дышу тяжело…
Он был лучше, добрее, ну, а мне повезло.

Я за пазухой не жил, ни пил с Господом чая,
Я ни в тыл не стремился, ни судьбе под подол.
Но мне женщины молча намекают, встречая:
«Если б ты там навеки остался, может, мой бы обратно пришел…»
Для меня не загадка их печальный вопрос –
Мне ведь тоже не сладко, что у них не сбылось.
Мне ответ подвернулся: «Извините, что цел!
Я случайно вернулся, ну, а ваш не сумел…»

Он кричал напоследок, в самолете сгорая:
«Ты живи! Ты дотянешь!» – доносилось сквозь гул.
Мы летали под Богом возле самого рая,
Он поднялся чуть выше и сел там, ну, а я до земли дотянул…

Встретил летчика сухо райский аэродром.
Он садился на брюхо, но не ползал на нем.
Он уснул – не проснулся, он запел – не допел.
Так, что я вот вернулся, ну, а он не сумел.

Я кругом и навечно виноват перед теми,
С кем сегодня встречаться я почел бы за честь.
И хотя мы живыми до конца долетели,
Жжет нас память и мучает совесть у того, у кого она есть.

Кто-то скупо и четко отсчитал нам часы
Нашей жизни короткой, как бетон полосы,
И на ней – кто разбился, кто взлетел навсегда…
Ну, а я приземлился… Вот такая беда…